А ведь я мог бы быть умным, не будь я дураком.
Каждое утро, когда я просыпаюсь, я смотрю на крыс. Я их, конечно, люблю, но смотрю я за тем, чтобы убедиться, что они живы. Если они подозрительно спят, я могу их разбудить. Чтобы проверить, ага.
Когда я прихожу домой с учебы, я опять смотрю на крыс. Опять проверяю. Опять-таки могу разбудить.
Периодически я останавливаюсь у клетки и смотрю. Если одного крыса нет, смотрю на подоконнике за занавеской. Я мог бы и не смотреть, потому что точно знаю, что они спят, и если одного из них нет в клетке, он обязательно дрыхнет на подоконнике в углу.
Иногда перед тем, как заснуть, я смотрю на стол, чтобы удостовериться, что на нем нет кота. Убеждаюсь и, совсем уж редко, смотрю туда через пять минут.
Это чем-то напоминает моменты, когда человек не выходит на связь неделю, а я уже представляю ужасы, аварии и самоубийства. И попахивает это конкретным сдвигом по фазе.
Когда я прихожу домой с учебы, я опять смотрю на крыс. Опять проверяю. Опять-таки могу разбудить.
Периодически я останавливаюсь у клетки и смотрю. Если одного крыса нет, смотрю на подоконнике за занавеской. Я мог бы и не смотреть, потому что точно знаю, что они спят, и если одного из них нет в клетке, он обязательно дрыхнет на подоконнике в углу.
Иногда перед тем, как заснуть, я смотрю на стол, чтобы удостовериться, что на нем нет кота. Убеждаюсь и, совсем уж редко, смотрю туда через пять минут.
Это чем-то напоминает моменты, когда человек не выходит на связь неделю, а я уже представляю ужасы, аварии и самоубийства. И попахивает это конкретным сдвигом по фазе.